«Не думала, что до этого дойдет, но мы теперь боимся и наших». Два года назад подорвали Каховскую ГЭС, как сейчас там живут люди

6 июня 2025 в 1749236760
Ольга Васильева /«Новая Газета Европа»

Шестого июня 2023 года, около четырех часов утра, была взорвана Каховская ГЭС. Тысячи домов в Херсонской области ушли под воду, а реальное количество погибших все еще не известно.

Пережившие наводнение рассказали «Новой газете Европа» свои истории.

«Они убили меня, но я забыл умереть»

Сергей, 37 лет, Голая Пристань

- Война поломала мне жизнь, а наводнение просто уничтожило. Уже два года я живу механически. Такое ощущение, будто меня убили, но я забыл умереть. Та ночь снится часто, это мой кошмар. Соседи погибли. Моя семья тоже могла погибнуть. Было очень страшно, когда вода поднялась на чердак. Мы сидели там с женой и двумя детьми, младшая родилась в начале войны, совсем лялька. Я вылез на крышу, кричал, звал на помощь. В темноте местный парень проплывал на лодке, лавируя между торчащими над поверхностью воды крышами домов. Он меня услышал. Мы с женой и детьми смогли взять только сумку с документами.

Отплыли на небольшое расстояние - и дом рухнул. В этом доме я вырос, здесь жили мои родители и бабушка с дедушкой. Я сегодня об этом даже думать не могу. А тогда страх гнал меня вперед, подальше от воды. С парнем мы работали веслами изо всех сил. Проплывали мимо таких же бедолаг, как мы, в сторону той части города, которая расположена выше и ее не затопило. На суше мы высадили мою семью и поплыли обратно, чтобы вывезти тех, кто звал на помощь. Я не чувствовал усталости, только страх, только адреналин, который заставлял меня грести снова и снова, возвращаясь за сидевшими на крышах людьми.

Так прошла ночь.

Я вернулся к жене и детям. Мы пошли по улице, стучались в дома и просили нас приютить хотя бы ненадолго. Нас пустили пожить в один дом, хозяева которого выехали за границу в начале войны. Немного отдохнув, я снова поплыл с мужиками снимать людей с чердаков.

Через несколько дней, когда вода стала уходить, я вернулся к своему дому. Крыша рухнула и накрыла все вещи. Я смог достать пару кастрюль и сковородку. Одежда вся сгнила. Все, что более-менее уцелело, растащили мародеры. Но больше всего я переживал за собак: они были отвязаны и бегали по двору, когда мы в спешке поднимались на чердак. Мы спаслись, но у меня сердце было не на месте, потому что собаки пропали. Так вот, вернувшись через неделю на место, где был мой дом, я обнаружил на развалинах и своих песиков. Они смогли выплыть и ждали меня. Как я обрадовался! Они все время со мной. И это счастье, что я не потерял и их.

Месяц мы прожили в чужом доме. Продуктами немного помогли соседи. В целом люди выручали друг друга, рассчитывать больше не на кого было. Потом нас попросили освободить дом: он понадобился кому-то из родственников хозяев. Мы нашли другой пустующий дом и перешли туда жить. А спустя еще месяц в тот первый дом прилетел снаряд, стены рухнули. Благо что нас там уже не было. Жаль, что соседи сильно пострадали, среди них были даже погибшие.

Обстрелы города усилились, и мы решили, что жена с детьми уедет в безопасное место. Сначала она перебралась в Скадовск, потом довольно скоро смогла выехать в Европу. Вопроса о том, чтобы остаться в России или на оккупированной территории, для нас вообще не стояло. Дети должны иметь перспективы на хорошую и безопасную жизнь, здесь это исключено. Что касается меня, то мои проблемы со здоровьем не позволяют мне передвигаться на большое расстояние. Я остался в Голой Пристани ждать окончания войны.

За эти два года у меня уже никого и ничего не осталось. Война развела нас с женой в разные стороны. Она наладила свою личную жизнь в другой стране. Я скучаю только по детям. В одиночестве живу в чужом доме. Выживаю тем, что помогаю людям с разной мелкой работой, что-то ремонтирую, хоть на продукты зарабатываю. Российский паспорт я не сделал. Для этого нужно ехать в другой город, у меня такой возможности нет. Беспаспортных ловят на блокпостах, а я по городу особо и не передвигаюсь, только в своем районе.

Город обстреливают непрерывно, жертв становится все больше. Я все время живу в напряжении. В первый год после потопа так страшно не было, как сейчас.

Голая Пристань становится мертвым городом. Край города, пострадавший от наводнения, зарастает деревьями, высокой травой. Есть много улиц, где никто не живет после потопа. Да и в целом в городе осталось мало людей, в основном старички. Страшно на это смотреть, не дадут своей смертью им уйти, от старости.

6230 шагов

Надежда, 76 лет, Херсон

- Нас каждый день активно обстреливают, мой район - один из самых пострадавших в городе. После того как затопило мой многоквартирный дом на «Острове» (так называется район города. - Прим. ред.), я живу в центре, в частном доме. И там и там стреляют очень сильно. Я так мечтала о перемирии, но его ни дня не было. Помню, в пасхальную ночь мне было трудно уснуть из-за постоянных взрывов, и я всю ночь читала рассказы О. Генри, лежа с маленьким фонариком под одеялом. Нам запрещено по ночам включать свет: светомаскировка.

У меня к Зеленскому не очень хорошее отношение, потому что ему постоянно говорили, что будет война, а он нас успокаивал и советовал ехать на шашлыки. Но когда его начали унижать на переговорах в Белом доме, я, конечно, была на его стороне. Мне не нравится, что украинские СМИ тоже превратились в оружие пропаганды. Тот же «Марафон»: одно и то же каждый день с экрана телевизора. В этом плане мы становимся похожи на российское телевидение.

А какое плохое отношение у нас в стране к раненым! Не ко всем, конечно, но ко многим. Сын моей хорошей подруги попал в госпиталь, она приезжала ко мне, плакала и рассказывала, что сама ему делала перевязки. Бинтов нет, медикаментов нет, пришлось все самой покупать. Отвоевал - все, ты никому не нужен, отброс. Сейчас ее сыну, к счастью, стало лучше. Мама говорит, мол, слава богу, что он отслужился. Парня комиссовали, так как он после ранения и сильнейших ожогов остался инвалидом.

У нас, конечно, все время идет агитация службы в армии, но на деле после серьезного ранения получить какую-то помощь от государства очень сложно, нужно ходить по всем инстанциям и выбивать. Ситуация в городе становится только хуже, постоянно скидывают снаряды с дронов. Я после инсульта немного глуховата стала. Недавно развешивала белье на улице, смотрю: соседка из окна руками машет, кричит, чтобы я в дом бежала. Даже не сразу поняла, в чем дело, но побежала, как могла, быстро. Оказывается, надо мной завис дрон, а она увидела и стала кричать.

Единственная моя отдушина - походы в театр. Сейчас спектакли показывают в небольшом бомбоубежище, под сцену отвели примерно четыре квадратных метра, а зрителей в зале помещается около 50 человек. В основном играют пьесы на одного-двух актеров. Билет стоит 100 гривен, и это на фоне выросших цен копейки. Для меня театр сегодня - это прежде всего общение с людьми. Во-вторых, невероятная игра актеров и пьесы на злободневные темы поднимают мой дух.

Когда я смотрела спектакль «Буде тобі, враже, так, як відьма скаже» о женщине, пережившей оккупацию Херсона и потоп, я плакала. Да что там я! Весь зал плакал, каждый узнавал в героине себя. Меня радует, что люди несут в театр цветы. На поверхности идет война, а у нас крошечный островок радости и сопереживания. Я восхищаюсь нашими херсонскими актрисами и актерами. Каждый спектакль новый, о происходящих в наши дни событиях.

Раньше я ездила в театр на такси, в последние месяцы хожу пешком, опираясь на палку. Таксисты отказываются сюда ехать. Не могу найти себе компанию: все говорят, что не хотят рисковать жизнью.

Идти нужно по улице, где часто бывают прилеты. 6230 шагов в одну сторону. Страшно, но я все равно иду. Иначе что это за жизнь, когда ты заперт в четырех стенах.

Я несколько десятилетий работаю преподавателем. Сейчас мы все уроки проводим онлайн. На Херсонщине люди часто разговаривают на русском языке, а на занятиях и в государственных структурах - на украинском. Иногда на уроке я не могу вспомнить какое-нибудь слово на украинском, студенты мне подсказывают, как правильно. То же самое бывает и у студентов, когда они отвечают. И к таким заминкам все мы всегда относились с пониманием.

Но сегодня на занятие в зуме может без предупреждения подключиться сотрудник контролирующего органа, управления образования, например. Он слушает лекцию вместе со студентами, чтобы проверить, не звучит ли на уроках русская речь. Также есть случаи, когда жалуются сами студенты, что преподаватель запнулся и не смог бегло перевести какое-то слово на украинский. Мне бы не хотелось из-за этого лишиться работы и общения с моими студентами. Украину люблю всем сердцем, но мы с рождения говорили на двух языках, и моментально перестроиться в моем возрасте довольно сложно.

Даже если завтра закончится война, в следующем учебном году мы вряд ли перейдем в офлайн. В Херсоне большинство школ разбито обстрелами. Но если предположить, что их восстановят, кто там будет учиться? А преподавать? Многие знакомые мне херсонцы не хотят возвращаться в Украину. Молодежь уже четвертый год выстраивает свою жизнь где-то там… Человеческий ресурс очень сложно восстановить быстро, на это уйдут годы.

Иногда я, опираясь на палку, надев небольшой рюкзак, отправляюсь в поход на рынок. Цены выросли очень сильно за последние полгода. Яйца я покупаю по 75 гривен, а еще недавно их продавали по цене 40−50 гривен. Капуста - 120, огурцы - 130, картофель - 35, самые дешевые яблоки - 45 за килограмм. Все выросло в цене на 30−50%. Я теперь покупаю по чуть-чуть. Например, в последний свой поход я купила одну морковку, один огурец, три мелких помидора и маленький вилок капусты, все вместе получилось на 500 гривен.

Еще раз в неделю я покупаю пару килограмм куриных обрезков, они стоили 30 гривен, сейчас - 55 за килограмм. В округе очень много брошенных котов, я их каждый день кормлю, варю каши и куриные косточки - это моя работа. Но в целом я стараюсь не транжирить свою пенсию (3600 гривен) и небольшую зарплату, потому что у меня в Херсоне есть несколько подруг, у которых пенсия меньше моей, я им немного помогаю деньгами. И ежемесячно часть денег я перевожу на нужды ВСУ. Я очень хочу, чтобы наши парни победили и закончили эту войну.

У нас «утопленники» получают гуманитарку, но я не получаю ничего. Мне это объяснили тем, что я переселилась менее чем на пять километров от своего затопленного дома. Кто переехал дальше, имеет право на помощь. Я дальше не смогла перебраться: там за аренду нужно платить деньги, а здесь я живу в доме своих родителей. Многоэтажный дом, в котором я жила до потопа, сейчас не пригоден для жилья. Моя квартира на пятом этаже, до нее вода не дошла. В первые месяцы после большой воды снизу начала ползти плесень, но потом в наш дом несколько раз прилетели снаряды, все окна вылетели, обрушилась часть здания. Теперь там гуляет ветер, и плесень не растет. Я не уверена, что доживу до того дня, когда смогу вернуться в свою любимую квартиру.

«Мы могли бы зарабатывать как площадка для съемок фильмов ужасов»

Наташа, 45 лет, Голая Пристань

- Я понимаю, что в жизни теперь мало что можно изменить. Я не видела своего мужа уже больше трех лет, а сигнал настолько плохой, что мы не можем поговорить по видео. Я уже шучу, что дети забыли, как он выглядит. Все наши фотографии утонули, а новые он редко присылает, не тянет связь, чтобы загрузить.

В нашем прифронтовом городе новшество: оккупанты теперь хотят заставить нас платить за газ. По домам стали ходить контролеры, смотрят, где еще хоть кто-то живет, чтобы выставлять жильцам счета. При этом в распоряжении Сальдо (назначенный оккупационной властью глава части Херсонской области. - Прим. ред.) была раньше фраза, что 15-километровую зону освобождают от оплаты, но теперь эту фразу убрали.

В финансовом плане лучше всех живут пенсионеры: они получают российскую и украинскую пенсию. А трудоспособная молодежь превратилась в нахлебников, потому что для нас работы в городе нет. Мы живем огородом и домашним хозяйством. И мы все теряемся в догадках, с чего мы должны платить за коммуналку? К тому же в городе нет вообще никаких служб, кроме электриков и коммунальщиков, которые вывозят мусор и убирают на улице. Но все это только на небольшой территории в центре, потому что там периодически снимают видеосюжеты для пропагандистских СМИ о том, как налаживается жизнь в «освобожденном» городе и как его восстановили после потопа. Там есть и цветочные клумбы, и покрашенные бордюры. При этом уже два года после наводнения на большинстве улиц продолжает лежать мусор.

Наш народ непобедим, они все строят замки на песке. Некоторые вообразили, что перемирие и даже скорое окончание войны возможны, и стали делать в своих квартирах и уцелевших домах ремонты. Сегодня ты клеишь обои, а завтра туда прилетает снаряд - и все сгорает. Бабуля, живущая по соседству, скоро меня до нервного срыва доведет. В соседние дворы прилетают мины, а она в огороде траву пропалывает, потому что у нее же помидоры и редиска пропадут. Я кричу: «Прячьтесь!» - а она лишь отмахивается: огород важнее.

Все, что уцелело в нашем городе после потопа, теперь ежедневно разбивается прилетами. Без слез на наш город смотреть невозможно.

Мы могли бы зарабатывать как площадка для съемок фильмов ужасов: кинематографистам не пришлось бы тратиться на декорации, у нас уже все готово для какого-нибудь хоррора. В Голой Пристани не осталось ни одного целого здания.

Из районного центра мы превратились в забитое село. У меня заболел зуб, пришлось ехать к стоматологу. Ближайший находится в селе Бехтеры, в 38 километрах. Но к нему можно только с несложной проблемой. Если нужен снимок, то это уже надо ехать в Скадовск, 55 километров. Транспорт не ходит, нужно нанимать такси, а это всегда минимум три тысячи рублей за поездку туда-обратно. Мне повезло, что проблема была простой и я потратила только шесть тысяч. Но даже эти деньги пришлось занимать у родственников.

В месяц я с двумя детьми живу на 20 тысяч рублей. Меня не бросают мои друзья, которые присылают деньги из-за границы на украинскую карту, а здесь я их обналичиваю у валютчика на рынке и меняю на рубли. Цены за последние полгода выросли в полтора-два раза. Сегодня я купила на рынке один килограмм помидор, буханку хлеба, 400 грамм самой дешевой молочной колбасы, два литровых пакета молока и майонез. Все это обошлось мне в 1000 рублей. Килограмм картофеля, нашего основного продукта питания, стоит 100 рублей. Я недавно купила десять килограмм, отдала 1000. Еще недавно я могла купить почти в два раза больше на эти же деньги.

Рада, что закончился учебный год, дети все успешно сдали и перешли в следующий класс. Хоть немного отдохнем от этого непрерывного стресса неустойчивого интернета. Мы не можем подключиться на онлайн-уроки, только кое-как скачиваем задания и сами все учим, делаем письменные работы и отсылаем учителям. По поводу детей мне, к счастью, пока никто из оккупантов вопросов не задает. Им на них плевать. А вот если бы в городе работала хотя бы одна школа, тогда были бы серьезные проблемы и нам бы пришлось уехать на подконтрольную Украине территорию. Нам повезло, что нас затопило и все российские учебники утонули в школе. А сейчас в городе не осталось ни одной целой школы. В них были прилеты, а потом и пожары, так что и при желании учиться здесь негде.

В последнее время мы перестали видеть оккупантов на улицах города.

Живем с ними словно в параллельных мирах: мы выходим из домов только при свете дня, а они - под покровом ночи. Иногда можно встретить их на рынке, и хотя солдаты днем ходят в гражданской одежде, но мы сразу видим, что это не наши.

Мы знаем, что они живут в пустующих домах. И узнаем, где именно, ночью, когда начинают летать дроны, а военные начинают стрелять по ним из автоматов. По этой трескотне мы их и определяем.

Я никогда не думала, что до этого дойдет, но мы теперь боимся и наших (ВСУ): очень много промахиваются и попадают по гражданским. Меня это страшно расстраивает. Недавно, чтобы попасть по одному дому, где живут русские, ВСУ разнесли половину улицы. Горя невероятно много. Были погибшие и много раненных, а оккупанты вылезли из подвала разрушенного дома - и все целые. Сегодня прилетело возле магазина, с серьезными ранениями увезли молодую девушку и пожилого мужчину в Скадовск. Повезло, что по соседству был человек на машине, раненых быстро погрузили и отправили в больницу. Если кого-то ранило, нужно самим везти людей к врачам.

Если человека убило, то запрещают к нему даже приближаться, пока труповозка не приедет и его не заберут. А тут мужчину убило, и он пролежал три дня: они боялись ехать к нам из-за интенсивных обстрелов. Потом нам уже разрешили его запаковать в черный пакет и самим привезти к ним. Пожарные к нам не ездят. Если начался пожар, мы гасим его сами. Изредка доезжает скорая.

Я не понимаю, зачем бить по мирным? Оккупанты селятся среди нас, поэтому при ударе по месту их дислокации страдают мирные люди. В конце концов, военные прячутся по лесам и передвигаются по дорогам, с вечера до утра они активны. Понятно же, что в это время никто из горожан носа из дома не высунет, стреляйте по ним по ночам, в конце концов.

Недавно я была у своего дома, который завалился во время потопа. Все, что там на участке еще оставалось более-менее целым, сейчас изрешечено осколками снарядов. Честно говоря, я подумала, что потоп нас спас, при таких интенсивных обстрелах мы бы не выжили в своем доме. Конечно, жаль имущество, потому что это труд всей твоей жизни.

Но сегодня я отношусь к материальным потерям уже спокойно. Мы все еще живы - это главное.

Два раза в неделю работает промышленный рынок, где можно купить одежду. Вся она очень низкого качества. У меня растут дети. Если одеждой и зимней обувью с нами поделились знакомые, то с летней обувью совсем беда. Кроссовки, например, на рынке настолько топорного качества, что не сгибается подошва. Ходить в такой обуви - уродовать ноги. Да и стоит она дорого. Приходится выбирать между едой и обувью. Я так подумала: сейчас уже лето, походим пока в резиновых тапочках, а дальше видно будет. Это странное ощущение. Всю жизнь я много работала, жила в достатке и помогала другим. А теперь с каждым годом оккупации я становлюсь все беднее и беднее. Меня с детьми буквально содержат друзья, высылающие ежемесячно небольшую сумму, на которую мы питаемся.

В Новой Збурьевке (десять километров от Голой Пристани) есть отделение почты, туда же привозят заказы «Вайлдберриз» и «Озон». Чтобы тебе туда привезли посылку, нужно заплатить сверху 10% от цены заказа. Это наши местные дельцы нашли новый способ заработка. Но нам выбирать не приходится. Мы там заказывали всякие бытовые мелочи. Лампочки, например. Там она стоит до 50 рублей, а у нас на рынке - от 300. Но до почты трудно добраться. Это квест не для слабонервных - съездить за заказом. И проверки на блокпостах еще ерунда, гораздо страшнее обстрелы.

Слышала, что цены на все растут не только у нас, но и в России. И знаешь, я желаю россиянам, чтобы они голодали. Я всю жизнь была пацифисткой, верующей в Бога. Но россиянам я желаю пройти все то, через что прошла я с детьми. Больше этого не желаю, ровно столько же. Пусть они теряют все, что накапливали всю жизнь. Я хочу, чтобы они не знали, проснутся ли они утром, останутся ли целыми, будет ли им чем накормить детей. Пусть они узнают, каково это - лишиться возможности работать и чувствовать себя нормальным человеком. Они взрастили в моей душе зло.

Работать в городе негде. Оккупанты говорят, что работы полно: улицы мести. У меня высшее образование, но в их понимании моя судьба - это стать дворником.

Допустим. Я поспрашивала, какие там условия. Дворники убирают только один пятачок в центре, но ежедневно. Потому что там постоянные прилеты, и надо мести стекла и обломки домов. При этом сам дворник, получающий 40 тысяч в месяц, все время рискует попасть под обстрел и погибнуть.

Я не надеюсь на окончание войны при посредничестве Трампа. Уверена, что он ничего не решит. Наблюдая за его выступлениями, я все больше не понимаю тенденции выбирать президентами стариков, поэтому у меня нет надежды.

Когда объявляли перемирие, нас обстреливали, как обычно. Я, признаться, теперь боюсь праздников, потому что всегда обстреливают чаще. Например, эта новогодняя ночь была самой страшной в моей жизни. Я насчитала 51 прилет в нашем районе, и большая часть из них в непосредственной близости от моего дома. У меня разнесло все хозяйственные постройки в огороде, разбили несколько соседских домов.

Моя тетя-пенсионерка любит присылать много поздравительных открыток одновременно, иногда по 30 штук сразу. И отучить ее от этого невозможно. Но с нашим ужасным интернетом они приходят по очереди, с небольшими промежутками, пока прогрузятся. Так вот во время бомбежки мы с детьми сидели, обнявшись, в коридоре, где нет окон. При каждом взрыве дверь в детскую комнату открывалась с омерзительным скрипом, а следом «динь-динь» - и на экране телефона новая яркая открытка «С Новым годом!». Сегодня мне это смешно вспоминать, а тогда я немела от ужаса.

В новогоднюю ночь нам разбили половину улицы, стреляли и со стороны россиян, и со стороны украинцев. А у нас в этих домах в основном очень старые люди живут. Мне им в глаза смотреть страшно, такая в них безнадега: они Вторую мировую войну пережили, а теперь новая война. И понятно, что их имущество уничтожено потопом и бомбежками и новое жилье они уже никогда не построят. Старики все спрашивают: «За что они нас расстреливают?» - а мне им ответить нечего. За деньги, бабушка, за деньги. Я знаю, что большинство русских приехали нас убивать просто для того, чтобы заработать.

Какие у нас сегодня перспективы? Надежду на 2025 год мы уже вычеркнули: в этом году точно ничего не закончится. Печально наблюдать эти политические игры. Если бы мировые лидеры действительно хотели окончания этой войны, она бы уже закончилась. Но никто не хочет этого по-настоящему. Им выгодно, чтобы Украина горела в войне, но при этом Россия не продвинулась дальше нашей территории. Украинцы, например, в той же Польше стали гастрабайтерами и выполняют ту работу, которую сами поляки не стали бы делать. А военное производство? Все производится и продается бешеными темпами - все зарабатывают на нашей боли.

Ни разу я не плакала с начала войны. Я поняла, что материальное не стоит слез, а среди близких родственников у меня пока никто не погиб. Недавно только меня накрыла печаль. Раньше у нас была игровая приставка, но она утонула. Я ее потом отрыла, чистила, перебирала детали полночи, но она так и не заработала.

Ребенок понял, что ничего не получится, и грустно сказал: «Ну вот, опять мне будет нечем заняться целое лето». У нас нет компьютера, чтобы закачать туда хоть какую-то игру, нет интернета, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм онлайн, а если выйти на улицу - можно погибнуть.

Ни на велике покататься, ни на речку или в лес сходить… Мои дети снова просидят все каникулы в четырех станах, общаясь только друг с другом.

Я не уезжаю, потому что считаю, что от судьбы не уйдешь. Мои знакомые выехали на подконтрольную Украине территорию и погибли при бомбежке. И таких историй несколько. Начинаешь думать, что, остались бы здесь, были бы живы. Единственное, что может заставить меня уехать в неизвестном направлении, - это признание Голой Пристани за Россией, если Украина откажется за нас воевать. Пока я вижу, что ВСУ пытается нас освободить, я не оставлю свой город.

«Представляю, как они бомбят Херсон из моего огорода»

Вера, 83 года, Кардашинка - Херсон

- Трамп уже достал. Надо же, обвинить нас в начале войны! Я в него уже не верю, вся надежда на Европу. Хотя надежда тает с каждым новым обстрелом. Все вокруг говорят, что, пока Путин живой, война будет продолжаться. Почему его никто не может убить? Как бы там ни было, я ни секунды не сомневаюсь, что Украина выживет.

Я мечтаю вернуться домой, в Кардашинку (село в пяти километрах от Голой Пристани. - Прим. ред.). Но, наверное, умру уже в Херсоне. Каждый раз, когда к нам прилетает с левого берега, я думаю о том, что часть снарядов русские выпустили из моего огорода.

После потопа мне удалось один раз побывать дома: на моем участке стояли какие-то орудия, а в каменном доме, который не смогла разрушить вода, жили российские военные. Наверное, ВСУ разбомбили уже мой дом, раз там враги поселились? Соседка тоже не знает, что с ее домом. Мы созваниваемся, плачем по своей земле. Недавно мне сказали, что большая часть села сгорела после очередного обстрела. Может, у меня хоть стены остались? Я бы тогда дом смогла восстановить. Эх, хоть бы на минутку к своей любимому абрикосу во дворе прикоснуться, я с ним каждый день разговаривала. Жив ли он сейчас? Нет у меня ответов на эти вопросы.

Недавно в Херсоне умер мой близкий родственник, так пришлось договариваться с моргом, чтобы его держали в холодильнике, потому что мы больше двух недель искали деньги на самые дешевые похороны. Молодежь сейчас в основном безработная, а моей пенсии едва хватает, чтобы кормить себя, дочь и внука.

Моя дочь недавно ехала в маршрутке, и над ними завис дрон. Но водитель резко ускорился, и снаряд упал на дорогу, где они только что проехали. Дочка говорит, что без молитвы в маршрутках не ездит, так страшно передвигаться по городу.

Люди понемногу возвращаются в Херсон. Недавно шла из парка, по пути насчитала 103 машины. Еще год назад их было значительно меньше.

У нас во дворе многоквартирного дома сейчас красота. Снаряды сюда долетают редко, поэтому соседи и цветы на клумбах высадили, и лавочки покрасили. Невозможно все время жить в страхе и в ожидании горя, жизнь всегда побеждает. Людям нужна красота и возможность делать что-то хорошее своими руками.