Несмотря на то что о проблеме насилия стали говорить чаще и громче, то, что от него страдают в основном женщины, остается довольно стойким убеждением. Более того, жертв даже могут обвинять в том, что они оказались в такой ситуации: ранее «Зеркало» публиковало объяснение, почему это происходит. Но история беларуса Тимура (имя изменено) доказывает, что подобный травматичный опыт может пережить и мужчина. Когда все произошло, он был еще ребенком — и даже спустя время последствия пережитого преследуют его, разрушая жизнь.
«Папа вас очень любит — и все»
Сейчас Тимуру 37 лет. После протестов 2020 года ему вместе с семьей пришлось покинуть Беларусь. Помимо личных и бытовых проблем, связанных с вынужденной эмиграцией, два года назад мужчине пришлось столкнуться с событиями, которые открыли много нового про его прошлое.
— Мы с женой были вместе 16 лет, но уже в Польше что-то в наших отношениях разладилось. Она ушла от меня, забрав с собой нашего сына. В тот день у меня впервые случился приступ, то есть резко ухудшилось психическое состояние. Появились галлюцинации, которые сейчас у меня бывают: слуховые, реже зрительные и совсем редко — тактильные, — рассказывает Тимур. — В это время я ходил по улицам, искал моего ребенка, ночевал на детской площадке, где мы с ним строили замки из песка, а потом, не помню как, попал в психиатрическое отделение местной больницы. Там у меня появилось много свободного времени, чтобы начать копаться в памяти, анализируя все, что было со мной, в том числе и в детстве.
Рос Тимур, на первый взгляд, в «обычной беларусской семье». Когда ему было пять лет, его отец ушел, оставив сына и двух старших дочерей маме и бабушке. В семье о причинах развода никогда не говорили, а у детей не было даже мысли спросить об этом. Им всегда говорили только одно: «Папа вас очень любит — и все».
— Как часто бывает, когда отец уходит из семьи, ребенок начинает его идеализировать. Так было и со мной. Каждая встреча с ним пару раз в месяц была таким долгожданным событием! Он никогда не ругал, не поучал. В какой-то момент его слово даже стало весомее слова мамы или бабушки, — признается Тимур. — На работе его уважали, он никогда не пил, был в меру интеллигентным, приятным. Но иногда он вел себя достаточно авторитарно: все должно быть только так, как он этого хочет. Мне постоянно говорили равняться на него, и это усугубляло мое особое отношение к образу папы.
«Мама ничего не заподозрила, а наоборот, очень радовалась, что мы стали ближе как отец и сын»
Когда Тимуру было примерно 8−10 лет — точный возраст собеседнику вспомнить сложно — отец в очередной раз взял его на выходные. Время они проводили вдвоем.
— Я не могу или, может быть, не хочу вспомнить, что отец делал или говорил, чтобы сломить мою волю, прежде чем совершить то, что он со мной сделал. Возможно, это не принципиально важно. Я помню более жуткие вещи: его язык на моей шее, в моем рту, его мерзкую похоть, голос, взгляд, прикосновения, — описывает Тимур. — В тот момент меня парализовало абсолютной беспомощностью и ужасом из-за того, что это все делает со мной близкий и родной человек. Когда все закончилось, я сразу же неосознанно запер свою тайну, боль и страх куда-то в глубины детского сознания и даже не попытался рассказать обо всем маме.
По словам Тимура, даже исходя из того, что осталось в памяти (а это далеко не все), он помнит, что «изнасилование было в полном смысле этого понятия». Почему он все-таки не пытался хотя бы намекнуть о случившемся матери? Это как раз то, что остается загадкой и для него: вспомнить, заставлял ли отец его молчать о произошедшем и, если да, что именно для этого делал, не получается.
— Меня продолжает мучить мысль о том, как он смог парализовать мою волю и как ему удалось добиться моего молчания. К сожалению, этого я не помню, — сокрушается собеседник.
После такого первого эпизода отец Тимура стал чаще проводить с ним время: почти каждые выходные он брал его с собой на природу, куда-нибудь подальше от людей. Например, на пляж или в лес, чтобы, по словам собеседника, периодически повторять все, что случилось ранее.
— Мама ни разу ничего не заподозрила, а наоборот, очень радовалась, что мы стали ближе как отец и сын. Ведь после развода его отношения со мной и сестрами были достаточно формальными, а так хоть кто-то из нас начал с ним тесно общаться, — рассказывает Тимур. — Что касается моих сестер, то я уверен, с ними он ничего такого не делал. Как бы это сейчас странно не прозвучало, думаю, в первую очередь из-за того, что они девочки.
Отказаться от встречи с отцом или предложить свое место для этого было нельзя: Тимур говорит, что тот всегда общался с ним только в ультимативной форме. Спорить с ним или искать компромисс было бесполезно. Но собеседник признается, что ему «этого не особо и хотелось, ведь он старался быть любящим, внимательным и заботливым сыном». Казалось, что так и должно быть.
«Все ужасы достались моей „альтернативе“, „основной“ я смог прожить вполне счастливое детство»
Все закончилось, когда Тимуру было 13 лет. Отец переехал в другой город из-за работы — встречаться с сыном у него уже не было возможности. Но общаться они продолжили, и Тимур говорит, что их отношения с отцом даже «можно было назвать стабильно хорошими».
— Как мне потом, уже в Польше, объяснили врачи, из-за тех действий отца у меня развилась диссоциативная амнезия (это состояние, при котором человек не помнит значимые события собственного прошлого из-за нанесенной психологической травмы. — Прим. ред.). А после моя детская личность «расщепилась» на несколько субличностей, и травмирующий опыт сохранился в сознании только одной из них, — объясняет Тимур. — Поскольку все ужасы достались моей «альтернативе», то «основной» я смог прожить вполне счастливое детство. И до измены жены, которую мой психиатр назвал основным триггером к обострению расстройства, я абсолютно не помнил о насилии и, по сути, предательстве одного из самых родных людей.
Тимур признается, что те воспоминания полностью разрушили его и обесценили казавшееся нормальным прошлое. Он постоянно думает о том, почему он не сделал все возможное, чтобы избежать насилия, почему позволял страху себя сковывать. Также он не может перестать задаваться вопросом, почему отец разрешал себе совершать такое. Ответов на эти вопросы у Тимура нет. А спросить у отца уже не получится — как раз после эмиграции из Беларуси связь с ним пропала: банально, но из-за различия во взглядах.
— За два года жизни с болезненной правдой у меня было четыре попытки самоубийства, обстоятельств которых я даже не помню. Это связанно с моей болезнью, проявляющейся психозами, галлюцинациями и эпизодами тяжелейшей деперсонализации (чувством отчуждения от собственного тела, ума, которое ведет как бы к наблюдению за своей жизнью со стороны. — Прим. ред.), — рассказывает Тимур. — В больнице мне пришлось провести в общей сложности около восьми месяцев, и это было очень тяжело.
Собеседник «Зеркала» предоставил выписки из больницы, которые подтверждают совершенные попытки суицида.
По словам беларуса, спасает то, что психиатрическая помощь в Польше бесплатная, а кроме того у него есть и медицинская страховка. Поэтому помощь врачей ему ничего не стоит хотя бы с финансовой точки зрения.
— Больше всего я страдаю от того, что потерял хронологию собственной жизни, — говорит собеседник. — Я не могу представить себе порядок, в котором со мной происходили разные события, начиная от рождения. По ощущениям, моя жизнь разбита на фрагменты, плохо соотносящиеся друг с другом. И чтобы хоть как-то стабилизироваться, приходится принимать сильнодействующие препараты и работать с психиатром на регулярной основе.
Тимур надеется, что самое страшное уже позади. Недавно ему удалось вернуть себе способность концентрироваться, обрабатывать сложные задачи, работать. Следующая задача — научиться спокойно спать, чтобы «кошмары прошлого больше не приходили».
— Также хочется верить, что у меня получится восстановить отношения с моей семьей. Жена, уже бывшая, боится моей болезни, хотя я никогда не причинял никому вреда, кроме себя, конечно. Из-за этого всего мое общение с сыном ограничено, а мне очень хочется быть рядом, смотреть, как растет мой мальчик, — признается Тимур. — Может показаться, что во всех своих бедах мне нужно винить отца, но я этого делать не буду. Конечно, нельзя оправдать то, что он со мной сделал. Однако мне проще считать, что плохие вещи просто случаются со случайными людьми и в насилии нет никакого глубокого смысла. Не стоит искать причину, когда есть следствие.
Если вы чувствуете себя плохо, у вас или у ваших родственников появляются суицидальные мысли, наберите номер службы экстренной психологической помощи. Это анонимно и абсолютно бесплатно. Телефоны для взрослых — 017 352−44−44, 017 304−43−70 для детей и подростков — 017 263−03−03.
Если вы столкнулись с домашним насилием, можно обратиться на линию для пострадавших от домашнего насилия oliviahelp.org. Опытные психологи и юристы окажут необходимую помощь беларускам, оказавшимся в кризисной ситуации в нашей стране или за границей. Это тоже бесплатно и анонимно.
